«Объективно эстетический предмет становится правильным, когда входит в поле восприятия художника, способного увидеть его идею и его сущность», — утверждал литератор Даниил Хармс.
Киевский скульптор Назар Билык принадлежит к разряду авторов, которые способны все вышеперечисленное рассмотреть. Его внутренняя «антенна» отчетливо улавливает волны творческих колебаний и превращает их в энергию пластических форм, доступных пониманию не только искушенного зрителя, но и обывателя. Качество, редкое в контексте современного искусства и потому вдвойне ценное. При желании первопричину, в общем-то, найти несложно. Назар — продолжатель семейного дела: скульптором был дед; отец — заслуженный художник Украины Николай Билык, запечатлевший не одного национального героя в бронзе и мраморе. И там, где, казалось бы, уже можно двигаться по накатанной колее, Назар активно экспериментирует в поисках собственного художественного метода. В этом он, кстати, напоминает Шерлока Холмса.
Как и прославленный лондонский сыщик, он познает мир индуктивно, от частного к целому, в данном случае — от личности к социуму. Л еще скульптор неторопливо и вдумчиво изучает себя, что делает его редким собеседником. Пытливый ум и профессиональное любопытство сочетаются в нем с символическим мировосприятием, обретающим конкретный и осязаемый смысл в его работах.
Назар, с какой буквы вы пишете слово «искусство»?
Честно говоря, по-разному. А что?
Поясню: по моим наблюдениям, люди, интересующиеся искусством, делятся на две группы. Первые употребляют это слово сугубо в комплиментарном значении, наделяя его возвышенным смыслом. Для вторых искусство — такой же вид деятельности, как, скажем, астрономия или химия. Вам что ближе?
Не могу выбрать. Для меня это баланс первого и второго. Я рос в художественной среде, где искусство было общим семейным интересом. Все наши разговоры так или иначе сводились именно к нему, поэтому мы, в общем-то, могли позволить себе оценивать произведение с точки зрения его благородства. С другой стороны, это наше ремесло, позволяющее обустраивать прозу жизни — быт.
Между тем я нередко встречал людей, для которых искусство — это что-то идеалистическое, а художники — чуть ли не существа, питающиеся нектаром и амброзией. Как по мне, при таких убеждениях лучшее средство — занятие академическим рисунком. Я заметил, что, углубившись в теоретические основы и поточив каждые пять минут карандаш для аккуратности штриха, люди приходят к мысли, что в изнанке искусства столько же монотонной работы, сколько и в любой другой профессии.
И мне кажется, это знание вырабатывает адекватное отношение к нашему труду. Хотя мне лично интересна среда, которая прошла все этапы развития в художественной деятельности: от романтической влюбленности до личной практики, где без творческого отчаяния никак не обойтись.
То есть вы имеете в виду зрелых авторов.
А в сегодняшней арт-среде существует диалог между старшим и младшим поколением художников?
Да, с этим есть проблемы, по я радуюсь, когда появляется возможность поучаствовать в подобной встрече. Например, интересный проект делала киевская галерея «Карась». Целый год там проходили встречи с кураторами и известными украинскими художниками, вроде Анатолия Криволапа, Александра Бабака, Сергея Ануфриева… Я посетил большинство этих собраний и открыл для себя много нового. Кстати, в данном случае меня больше удивляет аморфность молодежи, которая должна стремиться к подобным диалогам. Конечно, сужу по себе, но мне всегда хочется докопаться до сердцевины, узнать, когда и почему автор создал эту работу, что его вдохновляло и какую идею он изначально преследовал.
И если есть шанс услышать это из первых уст, почему бы им не воспользоваться? Понятно, что многие из состоявшихся художников будто находятся в кожуре, сквозь которую не так легко пробиться, но в любом случае подобные встречи очень важны. Они пробуждают «спящие зоны», прячущиеся в любом из нас.
Если мы заговорили о молодежи, как вы оцениваете потенциал будущих студентов? Вы ведь уже шесть лет преподаете в Киевской академии искусств.
Как в каждом институте, здесь есть люди, перепутавшие двери вузов, и это нормальный процесс. Хороших художников не может быть много. Впрочем, я уверен, что Академия по сей день остается сильной школой и предоставляет немало возможностей.
Просто нужно быть готовым, что, как и в любом украинском вузе, научиться всему в рамках официальной программы невозможно. Всегда нужно быть инициативным и подписываться знаниями «на стороне».
Тем не менее, нередко художники, закрываясь в своих мастерских, утверждают, что общение с обычными людьми разрушает их хрупкий творческий мир.
А вы «в народ» ходите?
Хожу. Мне кажется, для художника очень важно выползать из своей ракушки и прислушиваться к окружающему миру, путешествовать, наконец.
Да и вообще принципиальная замкнутость автора не совсем понятна. Все-таки он так же, как и все, является частичкой единого организма — как никто другой, художник должен улавливать изменения в настроениях социума. Абстрактные размышления о прекрасном, конечно, полезное занятие, но вряд ли самодостаточное. Такому сценарию творчества уже мало кто поверит.
А что, по вашему, сегодня является основным критерием оценки искусства? Скажем, греки считали, что чем идеальнее форма скульптуры, тем совершеннее душа этого произведения. Как вы оцениваете работы ваших коллег?
Сначала пытаюсь понять, какие задачи ставил перед собой художник — без этого судить о его творческом акте бессмысленно. Затем стараюсь разобраться в проблематике его высказываний и их актуальности. Мне также любопытен вопрос выбора автором изобразительного языка: что влияет на создание убедительности формы и содержания, задевают ли они интеллектуальные или эмоциональные пласты в человеке.
При этом не стоит забывать об уровне мастерства и технике исполнения. Милые рисунки для себя с мотивацией «мне так нравится» меня мало интересуют.
По сути, вы сейчас описываете основополагающие принципы современного искусства. Судя по работам украинских художников, об актуальном они нередко предпочитают высказываться с помощью провокации.
А вам какой язык ближе?
Думаю, выбор метода вторичен. Главное, чтобы эти средства выражали образы и мысли автора.
При этом были искренними и убедительными.
К слову, не делаю какие-то остросоциальные вещи — предметом своего исследования я избрал личность. Мне эти вопросы кажутся более любопытными. В принципе, это связано также с моей внутренней потребностью — искусство для меня в большей степени инструмент самопознания, чем самовыражения. Да и художники, выбирающие в качестве источника социум, не изучив отдельно взятого человека, не всегда могут вникнуть в общественные проблемы. Просто мне ближе детализация и, наверное, метод индукции.
